Горничная покачала головой:
— В университете.
— Вы университетский преподаватель? — удивленно спросила Констанс.
— Была. Я потеряла работу… как и многие другие.
— И теперь работаете на борту судна… горничной?
Женщина печально улыбнулась.
— Такова судьба многих из нас. Мы часто теряем работу. Вернее, в нашей стране не хватает рабочих мест. Кризис.
— А ваша семья?
— У моих родителей была ферма, но правительство ее конфисковало, из-за радиоактивных осадков. Чернобыль, понимаете? Радиоактивное облако пошло на запад. Десять лет я преподавала в университете русскую литературу, а потом потеряла работу. Затем услышала, что на большое судно набирают прислугу, и вот приехала. Теперь работаю и отсылаю домой деньги
Констанс опустилась на стул.
— Как вас зовут?
— Мария Казулина.
— Мария, я забуду это недоразумение. Но взамен хотела бы получить от вас помощь.
Горничная насторожилась.
— Какую помошь?
— Мне нужно время от времени бывать на нижних палубах, болтать с рабочими, стюардами, другим персоналом. Вы могли бы меня представить, за меня поручиться.
— Вы работаете на судовую компанию? — встревожилась женщина.
Констанс покачала головой:
— Нет. У меня свои причины, личные. Никакого отношения к судовой компании. Простите, если я не могу сейчас выразиться определеннее.
Мария Казулина немного расслабилась, но не до конца.
— У меня могут быть неприятности.
— Я буду действовать очень осторожно. Мне просто нужно пообщаться с людьми, кое-что узнать.
— Что?
— О жизни на борту судна, о всяких необычных событиях, сплетни о пассажирах. И не видел ли кто-нибудь в одной из кают некий предмет.
— Сплетни о пассажирах? Не думаю, что это хорошая идея.
Констанс помедлила в нерешительности.
— Миссис Казулина, я скажу вам, в чем тут дело, если вы пообещаете никому об этом не рассказывать.
После некоторых колебаний горничная согласно кивнула.
— Я ищу одну вещь, спрятанную на борту судна. Предмет религиозный и очень ценный. Надеялась пообщаться с обслуживающим персоналом, узнать, не видел ли кто чего-то подобного в одной из кают.
— А этот предмет, который вы упомянули, что это такое?
Констанс немного помолчала.
— Это длинный узкий деревянный ящик, очень старый, с необычной надписью.
Мария некоторое время размышляла об услышанном. Потом выпрямилась.
— Тогда я помогу вам. — Несмотря на улыбку, на лице ее явственно отразилось волнение. — Так утомительно работать на круизном судне, а это добавит в жизнь немного разнообразия. Да еще если с добрыми намерениями…
Констанс протянула руку, и они обменялись рукопожатием.
Мария внимательно посмотрела на девушку:
— Я добуду вам форму, такую же, как у меня. Нельзя, чтобы в служебных помещениях вы появлялись одетой как пассажирка.
— Благодарю вас. Как мне с вами связаться?
— Я сама свяжусь с вами. — Мария подняла с пола книгу и подала Констанс. — Спокойной ночи, мисс.
Грин на миг задержала ее руку и вложила книгу в ладонь.
— Возьмите. И пожалуйста, не называйте меня «мисс» — просто «Констанс».
Мария с улыбкой отступила к двери и вышла.
Первый помощник капитана Гордон Ле Сёр за свою морскую карьеру побывал на десятках капитанских мостиков — от адмиральских катеров и эсминцев до круизных судов. Капитанский мостик «Британии» не напоминал ни один из них. Он был довольно тихий, ультрасовременный, просторный и по ощущению странно неморской — со своими многочисленными компьютерными экранами, электронными пультами, круговыми шкалами, наборными дисками и принтерами. Все на мостике являло собой образец ультрасовременных технологий. Больше всего он напоминал, рассуждал Ле Сёр, пост управления на французской ядерной установке, где он побывал в прошлом году. Руль теперь назывался Комплексной рабочей станцией системы капитанского мостика, а стол с панелями — Центральным пультом управления навигационным комплексом. Сам штурвал являл собой великолепный образчик жанра из красного дерева и отполированной меди, но находился здесь только потому, что захаживавшие на мостик пассажиры желали его видеть. Рулевой никогда его не касался, и помощник капитана порой задавался вопросом, был ли этот предмет вообще связан с рулем. Рулевой управлял кораблем с помощью комплекта из четырех джойстиков, по одному на каждый из движительных комплексов плюс пара, контролирующая носовое и среднее подруливающие устройства. «Обороты» силовой установки контролировались набором дросселей в духе реактивных воздушных судов. Все это больше походило на сверхзамысловатую компьютерную игру, чем на традиционный капитанский мостик.
Ниже громадного ряда окон, простиравшихся от левого до правого борта, находился целый банк из десятков компьютерных терминалов, которые контролировали и передавали информацию о множестве параметров судна и среды: о двигателях, системах пожаротушения, приборах контроля герметичности, системах связи, метеорологических картах, спутниковых системах, — и бессчетное количество других показателей. Здесь также имелись два стола, аккуратно обложенных морскими навигационными картами, которыми, похоже, никто не пользовался.
Никто, кроме него, конечно.
Ле Сёр посмотрел на свои часы: двадцать минут первого. Бросил беглый взгляд на передние окна. Белое сияние, исходящее от лайнера, озаряло черноту океана на сотни ярдов во всех направлениях, но само море осталось так далеко внизу — целых четырнадцать палуб отделяли капитанский мостик от плеска волн, — что, если бы не размеренная судовая качка, можно было бы с тем же успехом представить себя на крыше небоскреба. За пределами светового пятна лежала ночь с едва различимой линией горизонта. Давным-давно остался позади медленно пульсирующий огонь Фалмоутского маяка, а вскоре вслед за ним и Пензансского. Теперь — только открытый океан, до самого Нью-Йорка.